Не знаю, насколько уместно говорить с режиссером о фильме, который еще в производстве, но ты обмолвился, что тебя огорчает молчание. И раз уж я видела материал, наверное, могу сказать.
Странно судить о картине, когда работа над ней не закончена. Но все-таки возможно, потому что внутри себя твоя картина цельна, обладает своим особенным качеством и монтажные перестановки, переозвучка или модуляции цвета в ней мало что изменят по существу. Может, сделают чуть яснее и ритмичнее. Но это не так важно.
Мне кажется, я догадываюсь о твоей цели, и она мне близка. Я тоже думаю, что в кино история происходит не в смене монтажных кусков, а в смене насыщенных состояний: оптических, моторных, цветовых, плотских. И меня удивляет и трогает, с какой простотой и грацией ты создаешь в кадре состояния сложнейшие, пересказать которые нельзя, но не подпасть под их очарование невозможно!
Не знаю, во что выльется твоя трилогия, но второй мой шаг в твое кино попадает на твердую почву, вроде продолжения тропы. И это волнует, словно отклик. Как понимаю, тебе важны экзистенциальные состояния безвозвратной утраты (1 фильм), впадения в любовь (то, что я увидела) - и я пытаюсь предугадать третий фильм.
Меня мало занимает «замысел» в смысле «послания» и не заботит «актерская игра», равно как «выразительные средства» Все это бирюльки для семиологов. В какой-то момент утренней сцены твой герой резко встряхивает одеяло, как будто расшвыривая постель в поисках чего-то потерянного. И звук сминающегося и резко расправляющегося полотна, бурная волна складок, прокатывающаяся по кадру, - я не успеваю спросить себя, что это значит - все значения уже произошли. Суггестивно, мощно, тотально.
В целой цепочке моментов сцены до его пробуждения царит такая эротически-нежная благостная тишина (актер действительно спал в начале сцены? у него так сонно смежены веки и такое расслабленное лицо, что и меня обвеял сонный покой). И когда девушка подходит к окну и расправляет в пальцах белый хлопковый топ, столько чистого света проходит сквозь кадр и сквозь нежнейшие преграды в нем, и обтекает тело… Вся драматургия и все «послание» в этом сиянии. Но лучшая и самая необъяснимая сцена - конечно же, с зеркалом. И в начале, и особенно в сцене пробуждения. При этом зеркало-то ладно, это константа как-никак. Приличный киновед прочтет без запинок. Но движения камеры по ткани, по ее рисунку, по ее складчатости и легкости, и мягкости, и по границам ткани с телом… Эта чудная триада молодых тел под покровами трех цветочных тканей и в приглушенном мягком свете… Абсолютное умиление взгляда, тела и духа. Я догадываюсь, что это не зрелище, но пластическая максима, вроде как заключение в платоновском диалоге. Но расшифровку оставлю на потом. А может и вовсе не требуется.
Что касается актерского исполнения, у тебя с актерами, видно, полная и дружеская близость, так что ты извлекаешь из них все, что они могут дать. Мне очень понравилась сцена в гостиничном номере, как я понимаю, между отчаявшейся девочкой в розовом полотенце и мальчиком с ноутбуком на коленях. Правильный характер отношений актеров с режиссером делает эту довольно опасную сцену яркой, забавной, сердечной и трогательной, почти альмодоварской. И чудесный цвет. Такого, кажется больше в фильме не было.
Пластика кадра – твоя самая сильная сторона. Лучшая, своеобразная, образующая и стиль, и смысл. Наверняка, ты доволен любовной сценой. Елена Плужникова у тебя – от Бога. Лучше не отыщешь. Но и довольно сдержанный главный актер вполне хорошо чувствует себя в собственном теле. После всего, что мне приходится видеть в родном кино, эта сцена мне кажется просто-таки этико-эротическим манифестом «от Лоуренса». Но звук… Прохладная металлическая трель клавесина. Двухтактное дыхание прямиком в уста микрофона было бы… Чарующим.
Ладно. Я многословна. Но удовольствие большое. Удачи. Удачи.