Известно, что данный фильм возник из сценарных набросков Орсона Уэллса, которого весьма занимала история французского маньяка-женоненавистника Анри Ландрю, как бы Синей Бороды начала ХХ века, в том числе - из-за многоликости этого человека, словно примеривающего на себя разные маски. Но ведь и Чарльза Чаплина тоже привлекала тема двойственности, что как раз нашло отражение в предшествующей картине, где простой парикмахер оказывался двойником фашистского диктатора.
Вот и Анри Верду выступает сразу в нескольких обличьях, пытаясь соблазнить одиноких богатых женщин, завладеть их состоянием и расправиться с теми, кто уже стал ему не нужен. А одновременно является любящим мужем и отцом, который заботится о жене-инвалидке и маленьком сыне. Да и вообще, как говорится, мухи не обидит - не наступит на гусеницу в саду, уличного котёнка накормит, несчастную девушку укроет под дождём, приведёт к себе в парижский дом, подбодрит после того, как сам расчувствуется, послушав рассказ бродяжки о горькой судьбе, не станет испытывать на ней приготовленный яд, а отпустит, дав на дорогу денег.
Но куда важнее предфинальная метаморфоза Верду, который окончательно разорился после краха на бирже, потерял жену и сына (вряд ли следует принимать всерьёз гипотезу Андре Базена, что они также оказались его жертвами), однако встретил случайно ту самую девушку, которая теперь стала роскошной дамой, выйдя замуж за владельца оружейного завода. Упоминание такого факта моментально переводит ленту Чаплина из «комедии убийств» (таков её подзаголовок, как бы снимающий заранее вполне вероятные - и действительно последовавшие - упрёки в том, что автор решил обратиться к двусмысленным и сомнительным ситуациям, поневоле позволяя проводить нелестные параллели с его бурной личной жизнью, хотя к данному моменту отчаянный ловелас вроде как остепенился) в драму с сильным социально-политическим содержанием. И как раньше в «Великом диктаторе», это выражено открыто, напрямую, в гневных высказываниях персонажа, который всё-таки был единичным, по-своему уникальным убийцей, не использовавшим оружие, а уже наступает пора для коллективного, массового, целенаправленного уничтожения миллионов людей, и тот, кто будет проповедовать это, превратится в национального героя, вождя, лидера другой части народонаселения, объявленного единственно имеющим право на существование.
Дело не только в том, что бывший кассир, который пострадал во время Великой депрессии и вынужденно занялся «убийственным бизнесом», ещё сохранил какие-то остатки душевности и человечности, а по одной из парадоксальных версий его вообще можно посчитать новоявленным Робином Гудом, избавляющим от обилия денег лишь состоятельных женщин, вдобавок одаривая их напоследок знаками весьма благосклонного мужского внимания. Преображение Анри Верду происходит именно на фоне общественных потрясений второй половины 30-х годов и приближающейся мировой войны (разумеется, послевоенное знание творца даёт ему шанс взглянуть на это словно с исторической дистанции). И он добровольно сдаётся в руки правосудия, неожиданно для себя обретая в таком поступке истинную свободу мироощущения, а главное - собственное лицо.
По некой странной ассоциации почему-то возникает аналогия… с финалом «Процесса» Франца Кафки, который через 15 лет экранизировал Орсон Уэллс, видимо, продолжая думать на тему самоотверженного приятия смерти человеком, согласившимся признать собственную вину, пусть его личная виновность является малой или даже ничтожной по сравнению с общественной, глобальной. Месье В. - такая же жертва непреодолимых обстоятельств, как и господин К.