В настоящее время метод системного анализа получает всё большее распространение как в науке, так и в искусствознании. Причиной этого является не только необходимость развития науки в «её собственной, присущей ей внутренней связи», говоря словами Фридриха Энгельса, но и системность самой природы и форм общественного сознания, в том числе искусства. «Вся доступная нам природа образует некую систему, - писал Энгельс, - некую совокупную связь тел…». Анализ природы и общества с системной точки зрения был великолепно применён Марксом и Энгельсом в их работах ещё в середине XIX века.
Использование системного метода в искусствоведении требует известной осторожности, учёта специфики искусства. Автоматическое перенесение на область искусства понятий, возникших при изучении тех или иных наук, приводит к тому, что искусство заключается в узкие для него рамки, упрощается, теряет свою многозначность, рассматривается не как целостная система, но как элемент.
Особенно интересно проанализировать попытку структурной поэтики (структурализма) изучать искусство как структуру. В последнее время в советском литературоведении появилось несколько работ, подвергающих критике структурализм и его основные положения. Однако они рассматривают, прежде всего, взгляды так называемых «новых» структуралистов, не исследуя эволюцию структурализма, которую он испытал на протяжении 60 лет своего существования.
В этом отношении методологически точной и содержательной представляется небольшая статья Эугениуша Чеплевича «Целостен ли структурный анализ?», в которой анализируется история структурализма с точки зрения целостности его поэтики. Исследования «классического» структурализма, по мнению Чеплевича, сосредоточивались «на одном аспекте литературы - синтактическом», рассматривая лишь строение произведения и отношения знаков внутри него, не принимая во внимание семантический и прагматический аспекты. Для «классических» структуралистов характерна лингвистическая ориентация на теорию знака и значения, разработанную Фердинандом де Соссюром, хотя в структурной поэтике «её влияние полностью не преодолено и по сей день», по справедливому замечанию Эугениуша Чеплевича.
«Новые» структуралисты (в том числе ряд советских учёных - Юрий Лотман, Вячеслав Иванов и др.) анализируют литературу (и искусство) не на уровне языка, а на более высоком уровне, как вторую моделирующую систему. Семантический аспект приобретает главенствующую роль в «новом» структурализме. Если «старые» структуралисты надстраивали над синтактическим аспектом своеобразную семантику, «новые» же в целях развёртывания семантического анализа создают синтактику», - пишет Чеплевич. Но так как «возникла необходимость сравнения литературы с внеязыковыми рядами, обнаружилась ограниченность языка лингвистики… Следовало искать более общий язык… Именно такой язык предоставила структурной поэтике семиотика (семиология)». Хотя «новый» структурализм (по традиции или по инерции?) продолжает употреблять основополагающие термины, сформулированные ещё де Соссюром.
И всё-таки, несмотря на переориентацию «новых» структуралистов, их анализ искусства «неполон и неадекватен», по мысли Эугениуша Чеплевича, ибо не учитывает в полной мере прагматический аспект, касающийся проблемы воздействия произведения искусства на реципиента. Юрий Лотман, например, подменяет прагматическое отношение: литературное произведение-читатель «совершенно другим отношением: литературное произведение как репрезентант определённых ценностей-культура как система этих ценностей. Снова всплывает характерный для структурализма тип отношения: между сообщением и кодом. Прагматика вытесняется синтактикой и семантикой» (Чеплевич).
Но и появление прагматического структурализма не разрешило бы тех противоречий, которые испытывает структурная поэтика. «Основная трещина в структурализме проходит в пределах самой теории, между общей методологической предпосылкой, претендующей на «целостный» («структурный») подход к произведению, и возникающей на какой-либо фазе развития структурализма конкретной концепцией, фактически ограничивающейся избранным фрагментом (аспектом) произведения».
Это положение Эугениуша Чеплевича раскрывает главный недостаток структурной поэтики. Она ориентируется, прежде всего, на понятие структуры, которое достаточно узко: «строение и внутренняя форма организации системы, выступающая как единство устойчивых взаимосвязей между её элементами» (по определению в Философском словаре). В лингвистике же структура определяется ещё более ограниченно, как сеть отношений. На суть этих отношений указывает Философский словарь: «Связь элементов в структуре подчиняется диалектике взаимоотношений части и целого». Хотя некоторые структуралисты (в частности, Юрий Лотман и Вячеслав Иванов) употребляют термин «знаковая система», на самом-то деле они рассматривают в своих работах лишь структуру. По верной точке зрения Юрия Мартыненко, «во многих определениях структуры есть стремление сосредоточиться только на отношениях, абстрагируясь от составляющих структуру элементов». Лотман не скрывает это: «…структурный анализ исходит из того, что художественный приём - не материальный элемент текста, а отношение».
Понятие системы гораздо шире, чем понятие структуры. Система - это «множество элементов, находящихся в отношениях и связях между собой, которое образует определённую целостность, единство» (Философский словарь). Это определение согласуется с высказыванием Карла Маркса о том, что «система в ходе исторического развития превращается в целостность. Становление системы такой целостностью образует момент её, системы, процесса развития».
В системе наличествует как раз то, что отсутствует в структуре. «Для системы характерно не только наличие связей и отношений между образующими её элементами (определённая организованность), но и неразрывное единство со средой, во взаимоотношениях с которой система выражает свою целостность» (Философский словарь). Для системы свойственная иерархичность, многоуровневость строения. «Любая система может быть рассмотрена как элемент системы более высокого порядка, в то время как её элементы могут выступать в качестве системы более низкого порядка» (Философский словарь). Кроме того, большое значение имеет целостность системы. «В сложном образовании, каким выступает система, её общие свойства не сводимы к характеристикам и значениям элементов, отношений и связей, а также уровней или подсистем», - пишет Мартыненко. Система представляет собой «совокупное целое», по словам Маркса.
Всё это заставляет предположить, что понятие системы можно применить и в искусствоведении, потому что искусству присуща целостность, оно является системой в развитии. И анализировать эту систему необходимо именно в развитии, что и может обеспечить целостность такого анализа (Вызывает удивление позиция Ефима Левина, который, изучая проблемы целостности фильма, отдаёт предпочтение понятию структуры, считая, что система - всего лишь функциональное единство).
Надо сказать, что стремление преодолеть ограниченность исследования лишь теоретических или исторических аспектов встречается у таких тонких и глубоких литературоведов, как Юрий Тынянов и Михаил Бахтин. Уже в ранней работе «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» (написана в 1924 году, но впервые опубликована в 1975 году) Бахтин критикует «формальную школу» 20-х с её вниманием к синтактике и ориентацией на лингвистику.
Взглядам Михаила Бахтина свойственна удивительная цельность. Многие его актуальные для настоящего времени концепции сложились ещё в 20-е годы. Главным аспектом в теории Бахтина является не знак, как у «классических» структуралистов, а высказывание, текст. Однако этот текст всегда предполагает контекст. Для текста необходима «ориентация в данном контексте и в данной ситуации, ориентация в становлении». «Текст живёт, только соприкасаясь с другим текстом (контекстом). Только в точке этого контакта текстов вспыхивает свет, освещающий и назад и вперёд, приобщая данный текст к диалогу».
При помощи теории диалогического контекста, диалога: автор-читатель Михаил Бахтин избавляется от недостатков построений также и «новых» структуралистов. Для него произведение - это целое. «Автор литературного произведения присутствует только в целом произведении, и его нет ни в одном выделенном моменте этого целого, менее же всего в оторванном от целого содержании его». Диалогический контекст «уходит в безграничное прошлое и в безграничное будущее». Бахтинский термин «память жанра» примиряет историческую поэтику с «формальной школой». Единая теория литературы призвана изучать литературу как систему.
Продолжение следует