Разительное отличие немецкоязычной экранизации, предпринятой Пабстом на основе сочинения Бертольта Брехта и Курта Вайлля, даже по сравнению с его собственной повторной постановкой с участием французских актёров, заключается не только в том, что явно сильнее социально-политический пафос произведения, особенно в финале. И вот сопоставляя различные версии, как раз убеждаешься, насколько значимыми и действительно определяющими для понимания того, что всё-таки является настоящей режиссурой, оказываются всевозможные мелочи и детали, словно случайные паузы и якобы бесполезные продления кадров, избранные ракурсы или манера освещения лиц и объектов, всё то вроде бы непредумышленное, что составляет истинную магию кино.
Не поэтому ли я вспомнил строчки из стихотворения Жерара де Нарваля:
"Всего Россини, Моцарта всего
отдам я за старинный, без названья
напев печальный, чьё очарованье
открыто для меня лишь одного".
