Ностальгия чувств

Критику ведь мало посмотреть один-два-три фильма, пусть короткометражных, а потом наскоро написать о них. Непременно хочется даже у начинающего режиссёра обнаружить какую-то сквозную тему, нечто объединяющее все эти работы. Хотя всегда есть риск подогнать увиденный материал под возникшую в уме концепцию, которая может вообще не соответствовать изначальному замыслу автора. Впрочем, искусство как раз тем и отличается, что позволяет интерпретировать себя любыми способами. И тут уж самому удивляться впору, что короткие произведения способны вызывать далёкие ассоциации.
Я ещё в первые дни года хвалил восьмиминутную, практически однокадровую ленту «Неона» Веры Водынски, обучавшейся в Академии Никиты Михалкова. Мой небольшой текст назывался так: «Чтобы Нео не стал Неоной». Ныне я пересмотрел эту краткую картину, в которую были добавлены некоторые крупные планы в финале, точнее расставляющие акценты в своеобразной «лирической антиутопии» (кстати, её можно было бы описать на излюбленный манер американских критиков следующим образом: «Альфавиль» встречается с «2046». Действие происходит в 2031 году, когда желание оставаться гетеросексуалом уже являлось чуть ли не преступлением, преследуемым по закону. Однако в «Неоне» - не только остроумно придуманный сюжет, но и весьма любопытное кинематографическое решение, когда мы видим на экране лишь руки двух главных героев, а за кадром слышим их голоса (мужской и женский - в этом ещё сохраняется ощутимая разница). Я вот поймал себя на мысли о том, что отнюдь не хотел бы дожить до тех времён, когда подобная фантастическая история станет заурядной реальностью.
Дефицит чувств на гендерном уровне (вернее, следует считать, что почти на трансгендерном, поскольку герой-мужчина старается подавить в себе все признаки собственного пола) сменяется в следующей учебной работе Водынски, снятой по известному рассказу «Ведьма» Антона Чехова, действительно неожиданной постановкой вопроса о некоммуникабельности, отсутствии понимания и вообще о наличии глухой вражды в межличностных отношениях внутри семьи, так сказать, ячейки общества, его модели в миниатюре. Сначала испытываешь некоторое недоумение: зачем понадобилось превращать зловредного дьячка-старикашку, третирующего свою молодую жену, в столь же надоедливую мамашу, которая ест поедом собственную дочь, всё ещё пребывающую в девках?! А потом постигаешь уже после просмотра, что такой поворот событий точнее соответствует современной ситуации, хотя происходящее не модернизируется по времени. Невозможность устроить какую-либо семейную жизнь присуще и матери-одиночке, и дочери-одиночке (кстати, а почему не существует такой термин?), которые вынуждены в мире, где отсутствуют мужчины (если появляются, то случайно и проездом), изводить друг друга уже не в «битве полов», а в ожесточённой схватке двух недореализованных женских начал.
Более длинная дипломная лента «Родители приехали ко мне на Шри-Ланку» не может не смутить (особенно после ряда спекулятивных картин о бегстве в «ориенталистский рай на Земле» - типа «Родины» Петра Буслова) обращением к выигрышной экзотике, когда вроде как достаточно простого любопытства к пейзажам бывшего Цейлона и образу жизни совершенно иной человеческой цивилизации, решительно отличающейся от той, что осталась в покинутой на время (а для главного героя - может, и навсегда) северной родине. Но ближе к финалу начинаешь понимать, что речь идёт не столько о разнице в менталитете и абсолютной несхожести ценностей, а о дефиците духовного постижения бытия как бы на родовом уровне. Своеобразный акт жертвоприношения, который должен лично совершить тот, кто сам не очень-то верит в эти странные буддистские ритуалы, вдруг соотносится по вольному полёту ассоциаций и с фильмами Востока («Легенда о Нараяме» и «Весна, лето, осень, зима и снова весна»), и с последними творениями Андрея Тарковского («Ностальгия» и «Жертвоприношение»). Смею сказать, что одна из самых необычных сцен в мировом кино (герой, с трудом взобравшийся на гору, встречается лицом к лицу будто бы со священной змеёй) заставляет почувствовать нутром, как наша цивилизация, давно разминувшаяся с матерью-природой, ещё имеет последний шанс вернуться назад к истокам, как это проповедовал блаженный Доменико в «Ностальгии».