Народ в России (а тем более в СССР) нередко был охвачен «манией великой державы», которой замечательно соответствовал почти апокрифический ленинский лозунг: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино». Кинематограф как мощный идеологический инструмент воздействия на широкие массы и способ умелого влияния на коллективное бессознательное идеально подходил для процесса манипулирования общественным сознанием. Цели политики и любовь к новой музе счастливо совпали, дав властям и населению плод взаимной привязанности. Причём это дитя иногда было ещё и enfant terrible, скрытым диссидентом, улавливающим неясные сомнения в умах и душах мятущейся интеллигенции. Кино, таким образом, не могло не превратиться в предмет для идолопоклонства.
Однако «гибель кинобогов» произошла не после исторического V съезда Союза кинематографистов СССР, когда в Кремле устроили маленький «дворцовый переворот», сместив одних начальников и посадив других. Ещё до 1986 года кинопрокат сигнализировал об утрате былого престижа и резком падении популярности советских фильмов в ситуации загнивания социализма. Кинематографу всё меньше и меньше верили, он всё слабее эмоционально трогал зрителей. Кино в СССР в ту пору почти уже равнялось просто кино, к которому можно было относиться не с любовью-ненавистью, а сдержанно и слегка разъедающе-равнодушно. Киноперестройка лишь довершила этот процесс - создатели утратили своё «божественное» или хотя бы духовно-интеллектуальное начало в глазах былых поклонников после того, как выплеснули на экран всё то, что на самом деле копилось на дне их собственных душ. Кумиры пали, кинематограф оказался на руинах империи и сам стал её обломком. Для многих новое кино выглядело намного хуже прежнего, опустившись ниже допустимого уровня. Но самое главное - оно уже было явно меньше самого себя.
1997